От душного дыма становилось плохо, в голове упорно стоял туман. Нереальность происходящего пугала его с каждой секундой все больше и больше. Градани задумчиво смотрел на переливы красного занавеса, за которым неясными тенями мелькали люди. Их черные силуэты, смазанные краски одежды и лица стирали с них человечность, превращая их в призраков, вышедших из темных глубин его памяти. Красный завес, полыхал закатным пламенем, перекидываясь на шелк подушек, китайское кимоно, подслеповатые светильники, сгорал, оседая дымом на его легких, от этого хотелось курить. Горло першило, а логику этой женщины он так и не понял. Ее идеалы, то о чем она с ним говорит. Это было не понятно, совершенно. Вообще, он неплохо разбирался в женской психологии. Правда, большинство его подруг разговаривали  в основном не о мужчинах, вещах, семье, а о политике, мировой экономике, разумности ведения войны в станах Южной Африки. Конечно же, были еще теологическое споры и сторона искусства, но вот подобная жизненная философия его несколько смущала, поэтому ответил он не сразу.
- Господь в великой мудрости своей одаривает нас, неверных чад своих памятью. Память – наша слабость, память – наше богатство, память – наш грех, память – наше страдание, память – наша гордость, память – наша воля с которой мы должны двигаться дальше, в царствие его… - голос был странно хриплый, больше похожий на воронье карканье. Он попытался прочистить горло, но лишь закашлялся. Эта женщина опять могла перевернуть все его слова, могла не понять о чем он говорил, но это было не столь важно. Она задала вопрос, а он отвечал, -  Прошлое, это тоже память. Не вспоминая, я лишь отворачиваюсь от лица Господня в сторону услады собственной души. Не вспоминая, предавая забвению. Забвению, что влечет равнодушие, тяжкий грех. Грех, павший на род человеческий, хоть и не высеченный огнем небесным на семи скрижалях каменных и десятью заповедями подтвержденный. Павший на род человеческий ныне, а не присно, грех бездействия. Ибо сказано было «бойся равнодушных, ибо с их молчаливого согласия свершаются все беды нашего мира». И повлечет этот грех за собой войны, и прольются крови реки, и сойдут с пути истинного люди, прельстившись речами Лукавого. И пойдут к нему в услужение. К нему в услужение, и переполнится чаша терпения Господня и настанет судный день. И свершиться Апокалипсис! Апокалипсис, - голос набирал силу, накручиваясь по спирали, пока не приобрел прежних мягких нот. Шани немного помолчал и продолжил, уже глядя в потолок, лениво растекаясь по упругим подушкам, - А этого я допустить не могу. Поэтому буду помнить. Всегда, и возвращаться своей памятью в прошедшей, потому, что боль, которое оно мне приносит – это кара Господня за мои грехи. Мое испытание и я вынесу его с честью…
Если подумать, то он действительно несет наказание. Это его испытание за всю ту бессмысленную жизнь, что оно прожил. Если одним для жизни ничего не нужно, если они могут жить просто так, значит это их судьба. Я не могу жить без чего-то важного. Все мое существование до НЕЕ было пустышкой. Мне всегда не хватало  чего-то, я метался, как палый лист под порывами ветра и в моей душе не было покоя. Хильда… Мой ангел, мое сердце… Господи, ты ведь послал ее ко мне, что бы я понял, что в жизни есть смысл? Чтобы я не сжигал себя понапрасну? Я был ослеплен. Ослеплен тем мигом, когда увидел тебя, не смог совладать со своими желаниями, сошел с ума от счастья… Хильда… Моя, Хильда. Я верю, там на небесах тебе хорошо. Ты смотришь на меня и улыбаешься... Подожди, любимая моя… Я не знаю, сколько еще я буду влачить это жалкое существование, но я обещаю, я приду к тебе… Только жди…
- Любил ли я? Какого любовь? – вопрос китаянки раскаленными иглами вспарывали его сердце, - Я любил. Я до сих пор люблю. Она покинула этот мир, она вернулась на свои небеса и сонмы ангелов пели ей приветственные гимны. Я спал во тьме и прозрел лишь увидев ее. Это чувство… Когда тебя разрывает нежность и желание защитить, когда не можешь прожить и секунды без этой улыбки… Она мне сейчас улыбается от туба, с небес, я верю в это… - голос его терял свою торжественность, становясь тише и глубже. Горько. Как давно ему не было так горько… - Прикасаться, быть рядом, тонуть в этих глазах, ловить каждый вздох. Я не видел женщин прекрасней. Она была не женщиной, они все так мелочны стали по сравнению с ее ангельской нежностью, ее короткостью. Больше всего на свете я боялся увидеть как она заплачет… Сердце, обливающееся кровью, когда ее нет рядом, дыхание выворачивает ребра, если не чувствуется ее запах…Мне порой кажется, что он до сих пор со мной…Тоска и боль, когда ее нет, черная мгла съедает мою душу… Любовь ли это? Вам судить… Отец говорил, что любовь бывает разной, но моя такая. Да. Я любил. И я счастлив, что я мог так сильно чувствовать хоть раз в жизни. Не знаю, любите ли вы кого-нибудь, но если нет, то от всего сердца желаю встретить этого человека и быть  ним счастливым. В конце - концов, это удел всех женщин…
В пряном от табака воздухе повисло молчание, а граф откинувшись на подушки думал, о том, что еще некоторое время и Джоан начнет его искать. Время на телефоне только укрепило его опасения. Было уже нереально поздно. Он уже думало том, как будет вежливей откланяться и уехать, как дама предложила примириться. Шани всецело поддерживал эту идею, и даже был согласен выпить со столь занимательной женщиной на брудершафт, как красавица Ли произвела совсем неожиданный для него маневр. Когда тонкие, бархатистые пальчики взяли в плен его лицо, он так растерялся, что даже не смог ничего ответить и сделать, как она его поцеловала. Поцелуй пришелся очень неловко, они даже немного столкнулись носами, словно школьники. На секунду он вдохнул пряный запах странного табака, который она курила, и почувствовал спиртовой привкус ее неожиданно мягких губ. Может именно это и отрезвило его. Твердо взяв китаянку за руки, он отвел их от своего лица и отстранился.
- Я думаю, вам стоит объясниться сударыня, а мне откланяться. Я чувствую, что вы настроены более романтически, чем я думал, а это не дело. Прошу меня простить. Наши отношения несколько вышли за рамки дозволенного, а мне бы хотелось видеть в вас друга, а не еще одну любовницу. Еще раз извините, если дал вам повод думать иначе…
Зеленые глаза стали очень серьезными. Он даже не подумал, что дело может принять такой оборот, уж больно серьезной казалась ему эта женщина…А вышло все как всегда. Все. Больше никаких задушевных бесед с малознакомыми женщинами, ему вполне хватает общества Джоан, а ту мужчины слава богу не интересуют…

___________________________________
Внешний вид: Черные брюки с заниженной талией на черном лаковом  ремне, рубашка цвета красного вина, черный пиджак с набивным бархатным рисунком. Волосы перехвачены золотым шнуром в свободный хвост.
На шее: золотой католический крест. На левой руке часы, правое запястье скрыто браслетом из белого золота, на безымянном пальце левой руки – печатка с фамильным гербом, на больших пальцах обоих рука – два кольца с надписями на латыни. «Спаси и сохрани» и «Именем Господа и во славу Его»